Call of Zion

просмотров 12509

Мои роковые сороковые

Для большинства людей моего поколения годы страшной и великой войны 1941—1945 гг. являются тем рубежом, той границей, от которой считают все свою жизнь: это было до войны, а это — уже после Победы. На мою долю выпало столько горя, боли, ужасов и страданий, что их с лихвой хватило бы на несколько судеб.
Мне, простому смоленскому мальчишке, в ту пору было неполных четырнадцать лет. Радужные надежды — начало лета, учеба кончилась, впереди летние каникулы, пионерский лагерь. Однако впереди был не детский лагерь, а лагерь смерти - Смоленское еврейское гетто.

Так сложилось, что моя семья не сумела вовремя эвакуироваться. Отчима мобилизовали в первые дни войны. Его саперная часть охраняла смоленские мосты через Днепр до последнего часа. Мать же все надеялась, что фашисты в Смоленск не придут. А когда поняла, было уже поздно. Воинские части отошли на северный берег Днепра, взорвав мосты. Поезда на восток не ходили.

Еще при первом крупном авианалете на Смоленск 29 июня 1941 г., через неделю после начала войны, при большом пожаре была уничтожена вся улица Большая Советская, от знаменитых «часов» до Днепра, в том числе и наш дом. Остались вдвоем с матерью без всего: без одежды, документов, денег, без крыши над головой. Ушли на период бомбежки в деревню по Краснинскому большаку, а вернулись к одним обгоревшим стенам дома.
Не успели просохнуть следы немецких наступавших частей, как стал устанавливаться «новый порядок» для местного населения. Появились строители, охранники и блюстители этого порядка на местах — предатели, шкурники, уголовники и просто поганая нечисть. Их черная работа выполнялась в пожарном порядке под неусыпным контролем полевой немецкой жандармерии, войск гестапо и СД. На каждом углу разрушенных и сгоревших зданий были вывешены приказы и объявления: за укрывательство евреев, красноармейцев, командиров — расстрел на месте. Расстрел, расстрел и еще расстрел. Вот такой был разговор с населением.

Моментально, в начале августа 1941 г., было организовано еврейское гетто, где немцы принялись осуществлять гитлеровский изуверский план решения «еврейского вопроса». И в этих действиях фашистов проявилась немецкая педантичность, деловитость. Были согнаны в район Садки беззащитные мирные люди — младенцы и дети, женщины, старики и инвалиды. Желтые лапики на рукав - и прямёхонько в гетто.
Мы с мамой были в числе первых «почётных» новоселов. В каждый частный дом помещали по 5-6 семей, а позже еще уплотняли. Теснота неимоверная, санитарных условий никаких, водопровод разрушен.

Главный жизненный вопрос - еда. У кого были вещи - меняли на хлеб и картошку у приходивших крестьян и горожан. Словом, «жили воздухом, питались слухами». Сразу же по приказу немецких властей и городского управления был организован Совет гетто из самих узников, который был призван помогать немцам управлять собранным в гетто народом - составлять различные команды на работы, собирать контрибуции, решать другие вопросы. На работу гоняли ежедневно, без выходных, составляли несколько групп по 30-40 человек под охраной полицейских и двух-трех немцев. Работы были самые грязные, тяжелые, унизительные: чистка отхожих мест на вокзале, мытье вагонов и теплушек на железной дороге, в которых привозили раненых немцев в прифронтовые госпитали. Разбирали завалы на железной дороге, городских улицах, чистили уборные и помойные места в расположении немцев. Не раз я получал удары сапогом от надзирателей. Но было очень редко (3-4 раза за все время), когда «другие немцы», не арийцы, а австрийцы или союзники, одетые в немецкую форму, служившие в строительных частях, давали мне несколько кусков хлеба, картошку. Были случаи, когда и местные жители помогали: не все потеряли человеческий облик, но это было опасно.
Самым тяжелым временем была зима 1941-1942 г. У людей уже нечего было менять, начались массовые заболевания, а лекарств нет, холод страшный, дров тоже нет, вырубили все деревья, кусты, пожгли заборы. Начали разбирать обшивки домов, подсобные постройки. В общем, находились у предельной черты. И она, эта черта, подошла.

Трагедия случилась в ночь с 14 на 15 июля 1942 г. Тревожные предчувствия были уже в июне - усилилась охрана гетто на выходах из поселка Садки, к еврейскому кладбищу выставили наряды полицаев, меньше стали гонять на работы, больше предъявлять через еврейский Совет различные требования и контрибуции.
В ночь с 14 на 15 июля прибыли четыре больших крытых фургона типа рефрижераторов. Поднялся крик, шум. Людей стали выгонять из домов и направлять на перекресток.
Вначале отобрали около ста мужчин и на грузовых машинах увезли куда-то. Кругом стоял плач, невероятный шум, лай сторожевых собак.
Затем стали сажать в машины женщин. Запихивали, как селедку в бочки. Я услышал крик мамы - голос ее я узнавал всегда.
Подумал: все, последние минуты. Посмотрел налево - немец стоит с автоматом метрах в 20-25, направо - полицай в 30 метрах. Рядом склон к нефтебазе, весь засеян картофелем, ботва уже большая, можно мне укрыться. Секунда - и я шмыгнул в картофельную борозду. Лежу, не дышу, сердце вот-вот выскочит.
Прошел час, второй... Плач, крик, лай не утихают, а я лежу, не шелохнусь. Затекли ноги и руки, хочу по нужде, но страшно шевелиться.
Только когда начало немного светать, стали утихать шум и лай собак. Так я пролежал в картофельной борозде до следующей ночи, а потом потихоньку пополз по ней вниз, до Старомосковской улицы, перебежал шоссе, затем полотно железной дороги и подобрался к берегу Днепра, прошмыгнул по зарослям до нового моста и по разрушенным фермам перебрался на другую сторону.

Ну, а дальше что, куда идти, где искать кров и защиту? Ведь остался один на всем белом свете. Вспомнил про товарища отчима, с которым они вместе работали еще до войны. Он жил возле Чертова рва на улице Запольной, почти на окраине.
Понимая, что эта семья очень рискует, укрывая еврея, пришлось через два дня уйти из Смоленска и искать убежище в другом месте.
После двух месяцев скитаний, избегая смертельной опасности встретить немцев или полицаев, мне удалось выйти на группу красноармейцев, которые, попав в окружение, приняли решение бороться с гитлеровцами как небольшой партизанский отряд. Зная, что один мальчишка пропадет, они взяли меня к себе. На этом одна моя эпопея закончилась. Но впереди была другая, полная трудностей, смертельной опасности, громадных нагрузок за полтора года партизанской жизни.

Сентябрь 1943 г. принес освобождение Смоленщине от немецких захватчиков. После расформирования партизанской бригады я был направлен в запасной полк в город Ярцево, а через месяц - на фронт в район Орши: началось освобождение Белоруссии.
Мне не пришлось дойти до границ Германии. 3 января 1944 г. были организованы Суворовские училища, и нас, нескольких сынов полка, отправили учиться в Суворовское училище города Калинина. И началась другая полоса жизни. Об этом тоже можно написать целую повесть.
Это на бумаге получается быстро и гладко. В жизни все иначе — то светлая полоса, то темная. Счастливые минуты тоже не обошли меня. Мне довелось служить и командовать взводом, в списки которого навечно внесен Александр Матросов. Это были большая честь и доверие.
Другим светлым и знаменательным событием для меня стал Парад Победы 24 июня 1945 г. Это было незабываемое событие. Шагая победным маршем по Красной площади, я, простой парнишка из Смоленска, был несказанно горд тем, что иду в одном строю вместе с солдатами, с боями прошедшими Европу, принесшими освобождение Родине, сохранившими жизнь миллионам людей, в том числе и мне.

Теперь уже все в прошлом, прожито 72 года. И дети взрослые — сын и дочь. Оба получили высшее образование. Однако то, что пришлось пережить и вынести, никогда не забудется, и боль невосполнимых потерь никогда не утихнет в моем сердце.
май 2000, г. Смоленск

Источник: книга краеведа Цынмана И.И. "Бабьи яры Смоленщины"