Call of Zion

(рассказ)

Он появился неожиданно. С его появлением люди начали оглядываться по сторонам и оживленно перешептываться. К пастору, который уже собирался выходить за кафедру, подошел помощник, и наклонив голову, шепнул на ухо.
- Пастор, там у входа стоит раввин, что делать, куда его посадить?

Раввинов на богослужениях в церкви еще никогда не бывало, поэтому для пастора ситуация становилась неординарной, и обещала в дальнейшем интересный поворот событий.
- Посадите его на первый ряд, - быстро сказал пастор и решительно пошел за кафедру.
- Мир вам, дорогие братья и сестры, - торжественно произнес он. - Мы собрались сегодня по замечательному поводу.
Он посмотрел вперед и увидел, как по залу в сопровождении помощника, медленно идет высокий седой человек, одетый в длинный черный сюртук и большую широкополую шляпу. Гость прошел на первый ряд и степенно опустился в кресло. Пастор продолжил.
- Сегодня я буду говорить о замечательном празднике, который праздновал израильский народ в древности.

Сделав остановку он посмотрел на гостя. "Кто этот человек? - подумал он. - Кто его пригласил? Зачем он сюда пришел?"  В голову пастора лезли разные мысли. Гость сидел с выражением лица, излучающим глубокое смирение и благоговение. Такой типаж нечасто встретишь в жизни. На пастора смотрело  еврейское лицо с большими, печальными, миндалевидными глазами, крупными, вытянутыми ушами и гладко выбритыми щеками. На плечи благородно спадали абсолютно белые, длинные волосы. Было что-то в этом образе эпическое, словно Библейский пророк посетил свой народ, освятив даже воздух своим присутствием. Пастор заметил, что глаза всех людей были устремлены на  гостя, который с нескрываем  интересом внимал проповеди, временами одобрительно кивая головой.

Проповедь продолжалась минут пятнадцать. Гость продолжал сидеть. И в этот момент пастор решил нарушить правила, сделав то, что очевидно, читалось в глазах его прихожан. Им очень хотелось узнать хоть что-то о необычном госте. Пастор сказал:
- Дорогие братья и сестры, нас сегодня почтил своим присутствием необычный гость, типичный представитель Израильского народа, и хотя я с ним незнаком, я хочу предоставить ему возможность обратиться к нам со словами приветствия в честь такого замечательного праздника, если он, конечно, не возражает.

Зал восторженно замер в предвкушении чего-то особенного. Гость кивнул головой, медленно поднялся и степенно направился к кафедре. Он оказался достаточно высокого роста, худощавого телосложения. Благородная седина красиво раскачивалась на его голове и ложилась на плечи. Он приветливо поклонился пастору, взял микрофон из его рук и посмотрел в зал.
- Мир вам, братья и сестры.
Полторы сотни глаз впервые за это утро с интересом устремились в сторону кафедры. Народ был готов внимать гласу Божьему и замер в ожидании. Гость продолжил.
- Меня зовут Ребе Рав.
"Странное имя", - подумал пастор, - "и Ребе и Рав - это одно и то же слово. Разве так может быть"? Но тут же в голове родился ответ. "Он ведь еврей, и, вообще, в жизни все бывает, даже такое странное сочетание имени и должности человека". Гость продолжал.
- Я являюсь главным раввином города Иерусалима.
В зале повисла тишина. "Вот это подарок нам сделал Господь, - подумал пастор, - таких высоких гостей наша церковь еще не знала. Чуден Господь!". Он в предвкушении смотрел на гостя.
- Всевышнему было угодно, чтобы я оказался проездом в вашем городе, и у меня появилась возможность посетить ваше замечательное собрание. Я счастлив разделить с вами радость удивительного праздника, и безмерно благодарен пастору за предоставленную возможность обратиться к вам.

Гость посмотрел на пастора и смиренно склонил голову. В зале раздались аплодисменты. Пастор заулыбался и раскованно погрузился в кресло, ожидая продолжения.
- Несмотря на то, что я являюсь ортодоксальным еврейским раввином, хочу с радостью вам признаться, что я знаю Господа Иисуса Христа, в которого верю всем своим сердцем и мне очень приятно находиться сегодня среди вас.
Зал взорвался аплодисментами. Пастор хлопал громче всех. "Вот это да, - пронеслось в его голове, - кому расскажу, не поверят". Нет, он конечно же верил, что однажды Бог начнет открываться евреям, но, чтобы вот так, на его глазах... Пастор ощущал себя причастником таинства, соучастником свершаемого чуда, свидетелем исторического момента, счастливчиком, на глазах которого  творится история.
- Братья и сестры, я в трепете от того, что делает сегодня Господь, открываясь тысячам и миллионам моих собратьев, раввинов по всему Израилю.

Зал взорвался длительными овациями и возгласами "Алилуия".
Гость в восторженном порыве схватился за край черной шляпы, и широким, быстрым движением сорвал её с головы. Народ ахнул. Под ней оказалась небольшая, красивая кипа, благородно восседавшая на белоснежной шевелюре. С дрожью в голосе он продолжал.
- Братья и сестры, всего несколько дней назад я был свидетелем, как десять тысяч известных раввинов со всего Израиля, моих любимых учеников, приняли святое крещение во имя Господа Иисуса Христа.
Зал опять взорвался овациями. Люди в восхищении поглядывали друг на друга и беспощадно били в ладоши.
- Десять тысяч миллионов самых уважаемых людей Израиля стали вашими братьями по вере в Иисуса Христа. Дорогие, это чудо, которое Бог совершает на наших глазах. Давайте воздадим Богу славу.

Народ встал и начал хлопать. "Странно, - подумал пастор, - что это за цифра - десять тысяч миллионов?". Но тут же нашел себе объяснение этой странности. Раввин-то из Израиля, он хоть и говорит по-русски, но с явным акцентом. К тому же он пожилой человек и ему немудрено запутаться в наших цифрах. Конечно, так оно и есть". Облегченно вздохнув, пастор всей силой погрузился в овации. Гость попросив рукой всех сесть, торжественно закончил свою речь, еще раз поблагодарив пастора за предоставленную ему честь обратиться с кафедры к народу Божьему.

Служение закончилось, но никто не спешил расходиться. Люди обступили гостя, благодарили его, протягивая свои руки, щедро даря улыбки. Пастор решил не мешать этому святому моменту и скромно стоял позади, ожидая, пока люди насытятся общением с  удивительным гостем. Он уже представлял, как будет рассказывать своим друзьям об этой удивительной встрече, как вдруг его осенила мысль. Гостя не стоит отпускать так быстро, конечно, надо предложить ему что-то еще. Пастор вспомнил, что есть в городе церковь, в которой служение проходит немного позже и можно привезти гостя еще туда, позволив людям вкусить радость и восхищение от того, что делает Господь. Он сразу же позвонил и  договорился о визите.  Ещё бы, гостя ждали с нетерпением.

Во второй церкви все повторилось до удивления похоже. Те же ошибки в цифрах, тот же роскошный жест, в результате которого большая широкополая шляпа оказалась на стуле, а зал ахнул от восхищения, увидев маленькую кипу на седой голове. В этот раз что-то впервые насторожило пастора, но ненадолго. Он гнал мысли сомнения и с энтузиазмом вновь погрузился в нового знакомого.
- Ребе, - сказал пастор, когда закончилось служение. - Вы не будете возражать, если мы устроим в честь нашего знакомства небольшой обед?
- Конечно, - ответил ребе, приветливо улыбнулся и в знак благодарности немного склонил голову.
- Отлично, - сказал пастор, - тогда садитесь ко мне в машину, мы заедем в магазин за продуктами и через полчаса будем на месте.

Машина остановилась на стоянке супермаркета. Пастор и его жена, оставив гостя в салоне автомобиля, быстрыми шагами отправились за покупками. С полминуты они молчали, а потом пастор спросил у жены:
- Ты мне ничего не хочешь сказать?
- А что? - спросила жена.
- Просто мне показалось, что ты мне что-то хочешь сказать.
- Да нет, тебе показалось, - уверенно ответила жена и снова замолчала. Затем менее решительно произнесла:
- Ну, я не знаю... мне кажется,.. - снова повисла пауза.
- Давай, говори. Тебя что-то смущает? Я же вижу.
- Ну, мне кажется, что у него талит некошерный.
- Что?
- Ну, посмотри, неужели ты не обратил внимание, что его талит какой-то уж чересчур блестящий. Мне кажется, он не кошерный.
- Ты что, разбираешься, где кошерный талит, а где нет? С каких пор? Ты его видела всего два раза в жизни.
- Ну, я не знаю, но я почти уверена, что у него талит некошерный.
Пастор помолчал, потом произнес:
- Да я и сам не пойму, что не так. Вот кажется, что что-то не так, а что, не пойму. Ну, ладно, давай пообщаемся с ним, а там посмотрим.
Два больших пакета с едой были загружены в машину и пастор со своим новым знакомым продолжил разговор, уверенно перестраиваясь среди потоков машин.
- Ребе, а как Вы оказались в нашем городе, куда Вы направляетесь дальше?

Ребе многозначительно посмотрел на пастора и оживленно начал свой монолог.
- Я еду в Москву по очень важному делу, совсем без меня распустились. Вот если дашь слабину, сразу на голову садятся. Я вот звонил вчера Бер Лазару вашему, и отчитывал его как школьника по телефону. А что делать? Неприятно, да, но ведь совсем страх потерял. Я ему говорю, ты что же творишь, ты вспомни что мне обещал, когда я тебя рекомендовал на должность главного раввина России? Ты обещал о людях заботиться, а сам что делаешь? Я же за тебя поручился, свою репутацию, так сказать, на кон поставил, а ты меня так позоришь. Ты чего в политику полез? - говорю я ему. Ты же мне обещал.

Старик развалился на заднем сидении, поправил волосы и замолчал.
Пастор тоже молчал. Ему не хотелось нарушать повисшую с воздухе томную, величественную  атмосферу, которая давала ощущение сопричастности к чему-то великому, ранее для него недоступному. Для него как бы на мгновение приоткрылся совершенно другой мир, такой далекий, но сладостный, мир великих мира сего. Мир вершителей судеб. "Вот ведь, какой поворот судьбы", - продолжал свои размышления пастор. Нет, он всегда верил, что однажды Бог позволит ему быть сопричастным к Великим мира сего, но осознание того, что этот момент наступил, ввергало пастора в состояние сладостного оцепенения, нет, наслаждения, которое разливалось по его телу, дурманило разум и расплывалось в глупой улыбке на его загадочном лице.

Тишину нарушил Ребе. Он многозначительно вздохнул, положил руку на плечо пастора и начал говорить.
- Вы знаете, я прошу прощения, но мне нужна Ваша помощь, ваш совет. Есть один вопрос, в отношении которого я хотел бы услышать Ваше мнение. Вы сможете мне помочь?
- Да, конечно, - как бы вынырнув из состояния прострации, встрепенулся пастор и устремил свой взгляд на Ребе.
- Вы понимаете, это конфиденциальный вопрос, который должен остаться между нами, Вы понимаете?
- Да, конечно, - сказал пастор и еще ближе приблизился к Ребе, смотря то на дорогу, то на нового знакомого.
- Так вот. Вчера вечером мне позвонил Арик, и попросил совета по одному очень важному вопросу. Представляете, он все еще терзается в мыслях, отдавать Восточный Иерусалим арабам, или нет. Как вы думаете, что мне ему посоветовать? - Ребе многозначительно посмотрел на пастора.
- А Арик это кто? - кивая в такт головой, но не понимая о ком идёт речь спросил пастор.
- Как кто? Арик, друг мой, Арик Шарон, президент Израиля. Вы что его не знаете? Давайте я вас познакомлю. Он будет очень рад познакомиться с Вами. Вы ведь поможете мне наставить его на путь истинный? Совсем страх потерял. Сомневается. Я ему говорю, Арик, не смей, побойся Бога, ты же президент Израиля. Ты не должен проявлять слабость. Представляете, и вот так каждый раз. Как включаешь телевизор: Арик герой, Арик боевой генерал, Арик то, Арик се. А видели бы Вы этого Арика, как он плакал у меня на плече. Да, молодой человек, все люди и даже президенты, нуждаются, чтобы у них был человек, на плече которого можно поплакать. Так, что Вы скажете, пастор?
Пастор задумался, и  смущенно произнёс:
- Ребе, прошу прощения, Вы ничего не путаете? Насколько я знаю, Ариель Шарон не президент, он премьер-министр Израиля.

Ребе выпрямился и строго посмотрел на пастора.
- Вы что, молодой человек, хотите мне сказать, что я не знаю кто такой Арик Шарон? Молодой человек, Вы хотите меня, старого человека обидеть?
- Нет, Ребе, простите меня, но я точно знаю, что Ариель Шарон - премьер-министр Израиля.
- Молодой человек, у Вас устаревшая информация. Да, не спорю, он был премьер-министром, но на прошлой неделе он стал президентом. Я лично приветствовал его на инаугурации. Вы что мне не верите?
- Да нет, что Вы, я просто не знал. Странно, почему же в новостях об этом ничего не говорили.
- Вы что думаете в новостях Вам все скажут? Вы как ребёнок, честное слово. Я Вам еще раз говорю: это кон-фи-ден-ци-аль-на-я информация (он произнёс это по слогам), из первых рук, так сказать. То, что я Вам говорю, завтра скажут во всех новостях.
- А, ну может быть, - задумчиво произнёс пастор. 
Он попытался расслабился, но тут опять тень сомнения мелькнула на его лице.
- Ребе, а как же Вы могли с ним вчера разговаривать, если он в коме?
- Кто в коме?
- Ариель Шарон уже пять лет как в коме.
- Молодой человек, Вы что такое говорите, если бы он был с коме, как бы он со мной разговаривал? Вы в своем уме? Кто в коме разговаривает? Это же ко-ма! - Он сделал ударение на каждом слоге и многозначительно поднял указательный палец. - Я же Вам говорю: вчера вечером раздался звонок, моя жена, Циля, взяла трубку и кричит мне: "Дорогой, ну сколько можно, опять звонит этот ненормальный,  всю душу из тебя высосет. По каждому вопросу звонит и звонит, звонит и звонит. Что ему нужно от тебя? Ты ему так и скажи, что Циля против, Циля возражает, а то я сама скажу. У него что, своих мозгов нет"? А я ей говорю: "Дорогая, успокойся, ну кому же еще он может звонить, как не мне?". Так вот. Он мне звонит, радостный такой, а я ему говорю: "Арик, ты же в коме. Как ты мне звонишь"? А он мне говорит: "Представляешь, только тебе одному скажу, - сегодня утром вышел. Еще никто не знает, даже врачи. Но ты пока не говори никому, пусть это будет нашей маленькой тайной". Так что, информация из первых уст, так сказать, а Вы говорите в коме. Для всех в коме, но не для нас.

Он еще что-то пробормотал, довольно потянулся и с удовлетворением откинулся на спинку сиденья.
- Что-то я устал, Вы мне разрешите отдохнуть немного?
- Да, конечно Ребе, - проговорил пастор, и погрузился в думы, пытаясь сосредоточиться и осмыслить все услышанное. Его мозг разрывался от информации и голова немного кружилась от таких неожиданных  поворотов сюжета.
"Да, политика - дело темное, - подумал он,  - ничего ведь мы не знаем. Вот все думают, что в коме, а оказывается, что уже нет. А зачем скрывать? И как это может быть, что врачи об этом не знают"? Мысли опять начали роиться сомнениями, и пастор решил гнать их из головы. Дальше они ехали молча.

Ощущение сопричастности не покидало его, и пастор опять с удовольствием погрузился в него. Он уже обдумывал, как будет рассказывать подробности этой встречи своим друзьям, а они со щенячьим восторгом реагировать, втайне думая: "Господи, почему не я оказался на его месте". Конечно, он как всегда, по причине творческой натуры, немного приукрасит сюжет, добавив картине некоторые краски в виде незначительных подробностей, чтобы всем было интереснее. Он любил это делать, изящно, со вкусом, но в меру. Ему нравилось наблюдать результат своего творения, когда он видел воодушевленные лица, блеск в глазах, восторг, и ощущение счастья, разливающееся по его телу в моменты творческого триумфа. Он уже предвкушал эти будущие восторги, но в его голове начинала все громче, назойливым лейтмотивом звучать мысль, что здесь что-то не так... Но что? Эта мысль, как тема рока в 9 симфонии Бетховена, периодически пробивалась в его сознание все громче и громче, и ему становилось все труднее её игнорировать. Что здесь не так? Что здесь не так? 

Тем временем автомобиль подъехал к дому, где их уже ждал обед. Они прошли в дом, где их радушно встретили, посадили за стол, они расположились и готовились приступить к еде, и тут пастору пришла удачная мысль. Он повернулся к гостю и произнёс:
- Ребе, мне очень интересно услышать, как евреи молятся перед приемом пищи, не могли бы Вы помолиться, перед тем как мы начнём обедать?
- Да, конечно, - без тени смущения, уверенно ответил Ребе и встал.
Все также встали. Какое-то время он стоял молча, а потом начал молиться на каком-то незнакомом языке. Пастор слушал его в изумлении, потому что это был явно не иврит. Иврита пастор не знал, но много раз слышал и был совершенно уверен - это не иврит. Он в надежде пытался уловить знакомые звуки, но их не было. Было что-то другое, уж очень походил язык гостя на "иные языки" пятидесятников. Да нет, не может быть. Пастор настойчиво гнал от себя мучительные сомнения. Ребе явно вошёл во вкус, он настолько самозабвенно погрузился в молитву, что, завершая её, перешёл на русский язык, и торжественно, к удивлению всех, произнёс:
- Во имя Иисуса Христа, аминь!

Пастор растерянно смотрел на Ребе. В глазах раввина на секунду промелькнула тень смущения, но лишь на секунду. Его глаза опять источали уверенность и святую благость. Повисла немая пауза, после которой пастор спросил:
- Ребе, а разве евреи молятся во имя Иисуса Христа?

Ни секунды не задумываясь, смело глядя в глаза, Ребе уверенно произнёс:
- Конечно, а разве Вы не знали?  Сегодня многие евреи молятся во имя Иисуса Христа.
"Ну и дела", - подумал пастор. Волна сопричастности к великому опять поглотила его, и растворила в себе всякую тень сомнения. Ему даже стало немного стыдно за свои подозрения: "Сколько нового я сегодня узнал. Вот так живешь себе, сидишь в своей скорлупе, смотришь на мир из своего окошка, а оказывается мир-то вокруг тебя уже давно изменился, и главный раввин Иерусалима оказывается уже  молится во имя Иисуса Христа". "Да, - подумал пастор, - долго же пришлось ждать нам этого времени, целых 2000 лет евреи отвергали Иисуса, а теперь вдруг поверили. Чудеса, да и только". Он, конечно, верил, что однажды евреи начнут принимать Иисуса Христа, но вот, чтобы так, прямо, можно сказать, на твоих глазах... Величие момента приятно согревало каждую клеточку его тела и пастор с удовольствием принялся за еду.
Между тем, разговор неторопливо шел. Ребе шутил, что-то рассказывал и обильно поглощал пищу.
- А как Вы попали к нам в Церковь? Кто Вас пригласил? - неловко перебив Ребе на полуслове и как бы невпопад, спросил пастор.
В его глазах опять читалось сомнение.

- Я же говорил Вам. Вчера прилетел в Киев из Тель-Авива. Там у меня были дела. А потом поездом до Белгорода. Здесь думал сделать пересадку и на Москву. Да вот посмотрел на ваш прекрасный город и решил на денёк задержаться. А вас нашёл очень просто: спросил пару человек на вокзале, как найти вашу Церковь, мне и рассказали. Так вот и попал.

Ребе собирался продолжить, но пастору пришла еще одна неплохая мысль. Он все больше и больше чувствовал себя Пинкертоном, или Шерлоком Холмсом и, надо сказать, ему это начало нравиться. Мысли приходили в голову одна лучше другой, к нему пришёл азарт охотника.
- А можно посмотреть ваш паспорт, уважаемый Ребе. Никогда не видел израильский паспорт, очень хочется посмотреть.
- Да, конечно, - Ребе на минуту замялся. Начал шарить по карманам. Остальные пастора явно уже что-то подозревали нехорошее, но продолжали молча стучать вилками, поглощая содержимое своих тарелок.
- Ах, да, как же я забыл! - добродушно хлопнув себя по лбу, воскликнул Ребе. - Я же паспорт дома оставил, в Израиле. А я-то думаю, куда он делся, всегда ведь с собой ношу.
- Как дома? - оживился пастор. Он почувствовал, что напал на след, - позвольте, а как же Вы две границы пересекли без паспорта?
- Молодой человек, Вы не забывайте, кто я. Я главный раввин Иерусалима. Для таких как я паспорт - дело второстепенное.  Вы бы еще у президента паспорт спросили. Меня встретили прямо у трапа самолета и без досмотра на служебной машине главного раввина Киева повезли в его резиденцию на приём в мою честь.

"Ну и дела, - подумал пастор, - неужели так бывает?"
- И что, у Вас вообще никто не проверил паспорт?
- Никто. Вы мне, старому человеку не верите?
- Да нет, что Вы, я верю Вам. Просто мне интересно, я и не знал, что так бывает. У меня всегда паспорт проверяли пограничники. 
- Молодой человек, прошу прощения, конечно, но кто Вы и кто я.
- Да, Ребе, конечно. Простите.
- А как же Вы пересекли границу, когда ехали на поезде? Там ведь тоже документ предъявлять надо?
- Как, как? По пенсионному удостоверению проехал.
- Израильскому?
- Почему израильскому? Российскому.
- Так вы российский пенсионер?
- Да.
- А как так получилось?
- Молодой человек, я же Вам говорю: мои друзья раввины могут все. Вот и сделали мне удостоверение.

Пастор растерянно продолжил есть, понимая, что пазл вроде опять сложился и гость ответил на все вопросы, но сомнение продолжало терзать его душу.
Тем временем Ребе продолжил.
- Вы приезжайте ко мне в Иерусалим. Я вам город покажу, с президентом познакомлю. Мне это ничего не стоит.
- А где Вы живете, в каком районе Иерусалима? - спросил пастор.
Задумавшись на секунду Ребе ответил. 
- В самом, что ни на есть, центре.
- А как же мне Вас найти? Какой у Вас адрес?
- Я же говорю Вам: прямо в центре.
- Ну да, я понимаю, но как улица называется?
- Улица? - Ребе на секунду задумался и уверенно произнёс, - Бен Араша. Так и называется, улица Бен Араша.
Странно, подумал пастор, сколько ходил по Иерусалиму, такой улицы не встречал.
- А дом? Какой номер дома?
- Зачем Вам номер? Просто спросите меня у любого прохожего, все знают, где я живу, Вам покажут.
- Ребе, а можно Ваш номер телефона?
- Да, конечно, - Ребе долго листал старый маленький блокнот, и, наконец, на одной странице показал ряд цифр, записанных карандашом, похожих на телефонный номер.
- Вот, - он ткнул в номер пальцем, - запишите.
Пастор записал цифры и спросил:
- Ребе, а код какой, здесь нет кода.
Ребе видимо начала надоедать моя назойливость, он занервничал и произнёс:
- Молодой человек, откуда я буду знать код? Я что, сам себе звоню когда-нибудь? Мне все звонят, вот они и знают код, а мне откуда знать? Узнайте в справочном. 
"В справочном?" - произнёс про себя пастор, - там что, все еще пользуются справочными службами"?
Все чувствовали напряжение, повисшее в воздухе, и понимали, что пора заканчивать. Все было запутанно и весьма подозрительно. Тарелки опустели.

- Ну что, друзья, - пастор поднялся, - давайте поблагодарим Бога за обед и прекрасное общение и я отвезу Ребе на ночлег, уже поздно.
Все, казалось, с облегчением поднялись и тут на пастора опять снизошло вдохновение. Он повернулся к Ребе и произнёс:
- Ребе, не могли бы Вы в конце нашего вечера, благословить нас и прочитать Шма Исраэль?
- Да, конечно, - Ребе напрягся и тихо произнес, - Шма... - повисла пауза. Он набрал воздух и произнёс еще раз, - Шма...
Потом он повернулся к пастору, мило, заискивающе, улыбнулся и зашептал: 
- Простите, стар я стал, что-то с памятью стало, слова забыл. Вы не могли бы прочитать Шма вместо меня?

Пастор возмутился и уже без стеснения, строго обратился к Ребе:
- Послушайте, уважаемый Ребе, или как Вас там зовут. Должен сказать Вам, что я весьма сомневаюсь в том, что Вы настоящий ребе. Молитву Шма Исраель знает каждый ребёнок в Израиле. Еврей читает её каждый день. С ней он рождается, живет и умирает. Вы не могли её забыть. Вы её просто не знаете. Я думаю, что Вы не только не Ребе, Вы даже и не еврей. Ответьте мне, как называется аэропорт в Израиле, откуда Вы прилетели?

"Ребе" смущенно, отводя глаза в сторону, произнёс:
- Я не помню, как называется именно тот, откуда я вылетал из Тель-Авива, их ведь несколько.
- Не знаете? Много? - пастор ликовал. Казалось, он стал на голову выше.

Он строго посмотрел на "Ребе" и сказал:
- Так Вы не только не еврей, Вы еще и в Израиле ни разу не были.  Потому что если бы Вы были там, то знали, что знает каждый, кто хоть раз побывал в Израиле: там один аэропорт в Тель-Авиве и называется он "Бен-Гурион".
- Братья, - пастор решительно обратился к свидетелям этой драматической развязки, берите этого артиста под руки, ведите в машину, мы его в полицию сдадим, наверняка она ищет этого афериста.
"Ребе" стоял, опустив голову. Несколько мужчин препроводили его в машину и посадили на заднее сиденье.
По городу они ехали молча. Пастор временами посматривал в зеркало заднего вида и видел грустные глаза, опустившуюся понуро голову. Пастору стало жалко старика.

- Вот Вы мне скажите, как Вы Бога не боитесь так людей обманывать, Вам ведь скоро предстоит предстать пред Ним?
"Ребе" поднял голову и заговорил.

- Нет, не боюсь. Двадцать раз я принимал водное крещение. Видели бы Вы поросячий визг и счастье этих наивных идиотов, которые развесив уши, верили всему, что я им плёл. Каждый раз я умилялся их глупости и убеждался, что никакого Бога нет. Вот и Вы же вначале поверили. Поверили? Поверили. Я видел. Они отдавали мне последнее, собирали деньги на помощь евреям. Представляете, они на самом деле верили, что евреям нужны их деньги.  Смешно. Деньги нужны были мне и я неплохо зарабатывал. Вот только на Вас прокололся, те совсем невежды были, ни одного еврея, видать, в глаза не видели. Откуда я мог знать, что Вы в Израиле были, молитвы их знаете? Промашка вышла, подготовиться надо было лучше. Я в Курске живу, всю эту бутафорию в местном театре беру на пару дней. Я там работал актером раньше, пока на пенсию не ушёл. А так, жить ведь на что-то надо, детям не нужен, с женой развёлся давно, вот и гастролирую, разыгрываю спектакли одного актера, развожу "лохов" типа вас. Глупые вы люди. Жалко мне вас.

Пастор смотрел в зеркало заднего вида и ему почему-то вдруг стало жалко этого несчастного, одинокого, обманутого в самом главном старика. Он прожил жизнь, но так ничего и не понял. Не зря ведь говорят, что к одним мудрость приходит с годами, а к кому-то годы приходят одни. И тюрьма видать была в жизни этого человека, только сейчас пастор заметил татуировку на левой руке "Ребе": большой якорь и надпись "Коля". Да только видно не научила его ничему тюрьма. Похоже, и полиции он не особо боялся. Привычное дело видать. Уже есть спектакль в репертуаре и на этот случай. "Ладно, - подумал пастор, - Бог ему судья, он и так уже наказан жизнью. Ни семьи, ни детей, ни любимого человека рядом, ни денег, ни совести, ни покоя, только одинокая старость, забвение и смерть где-нибудь на вокзале, или под забором".

- Ладно, не повезу я Вас в полицию, - сказал пастор, смотря на старика в зеркало, - хоть Вы и обидели нас, но я не хочу быть вашим судьей. Есть на Вас судья,  Вы и так скоро пред Ним предстанете. Только вот, что сказать хочу тебе, отец, зря ты так с людьми, и с Богом зря.

Пастор говорил мягко, металл в голосе куда-то пропал. Он вдруг понял:  возможно последний шанс Всевышний дает сейчас  человеку понять в этой жизни самое главное. А главное в том, чтобы любить, а не быть любимым, отдавать, а не забирать. Главное в жизни, не то, что ты имеешь в кармане или холодильнике. Главное - это люди, которые нас окружают. Люди, с которыми нас сводит жизнь, и наша способность сделать хоть кого-то немного счастливее.

Справедливости в этом мире нечего искать. Её здесь нет. Каждый ищет в жизни своего и ходит по замкнутому кругу до самой могилы. Нет счастья, нет мира, нет любви. А все, что человеку надо - это жить не ради себя, а ради ближнего, ради слабого, ради того, кто нуждается в тебе; ибо отдавая, мы обретаем, и теряя себя ради ближнего, обретаем себя в Нем. А находя себя в Нем, обретаем, наконец, и смысл, и утешение, и радость, и любовь.

Жалко старика: так бестолково прожить жизнь. И ведь талантлив, ничего не скажешь, убедителен, только потратил талант не на то. Напрасно, все напрасно. Бессмысленная жизнь прожита, впереди такая же бессмысленная смерть.

- Я тебе вот что скажу, отец, послушай меня. Я уверен, Он простит тебя, если ты этого захочешь. Мне кажется, я знаю, зачем мы встретились, зачем твой обман открылся. Мог бы гастролировать и дальше, обманывать людей, глумиться над их добрыми, пусть и наивными сердцами, пока смерть не нашла бы тебя. Но сегодня ты сидишь в моей машине и в моей власти наказать тебя или простить. Я прощаю, не потому, что безгрешный, а потому, что Бог однажды простил меня. Ты можешь прямо сейчас примириться с Ним. Для этого надо помолиться, обратившись к Нему. Если ты готов, я проведу тебя в молитве покаяния, а потом отвезу тебя туда, где ты сможешь переночевать. Ты согласен?
Старик молчал.
- Ты согласен? - еще раз спросил пастор. Старик кивнул головой, - повторяй за мной.
Пастор произнёс молитву покаяния. В зеркало он видел, как губы старика что-то шептали.

Пастор ехал в машине и думал, почему он поверил ему? Ведь голос сердца давал явные сигналы и голос разума говорил: что-то здесь не так. Почему же он упорно игнорировал эти сигналы? Почему так легко согласился оставаться слепым и глухим к очевидному? А потом понял. Просто ему так сильно хотелось, чтобы все это было правдой, что ради этого он с легкостью закрывал глаза на очевидное.
Мы ждём чуда, ибо веруем. Мы ожидаем чуда и  в этом ожидании  становимся  наивными, как дети. Иногда нам так сильно хочется, чтобы то, что происходит с нами, было правдой, что мы упорно закрываем свои уши и глаза, чтобы не видеть очевидного и не слышать Божий голос. Мы пренебрегаем Его голосом и становимся жертвой собственных иллюзий.

С тех пор о старике больше ничего не было слышно. Неизвестно, на самом ли деле он покаялся и оставил свой промысел, или, как и прежде, сыграл роль, тонко прочувствовав момент, и пошёл по жизни дальше, наполняя чашу своих беззаконий.  Это уже не важно. Бог иногда дает человеку шанс  изменить жизнь. А воспользуемся мы этим шансом, или пройдём мимо, зависит уже от нас.

Ибо много званых, но мало избранных.